Пост про траву
Из закромов своей памяти вытащу вам одну историю. Смысла и морали в ней мало. Больше кручения у виска пальцем и закатывания глаз к небу. Дело в юности было и уже тогда, видимо, прослеживалась моя страсть к автостопу. Пошла я как-то в магазин за хлебом и минералкой, а на обратном пути решила травы нарвать для моей морской свинки. Стою около дома, рву осоку горстями, тишина. И в этой тишине вдруг голос раздаётся за моей спиной: «Девушка, а вы зачем траву рвёте, газон постричь хотите?»
Я оборачиваюсь и вижу на дороге серый уазик-буханку, из него выглядывает мужик и смотрит на меня весёлыми глазами. Я, как была с продуктовой сумкой в одной руке и большим пучком травы в другой, иду к нему, попутно объясняя, что у меня морская свинка повышенной прожорливости, для неё и брею лужайку. Пока всё нормально.
Тут я подхожу к буханке вплотную и вижу, что в ней сидит не один мужик, а целых пять. И эти мужики зовут меня залезть в их машину «да просто поболтать!». Я, как была с продуктовой сумкой в одной руке и большим пучком травы в другой, залезаю. Чего б не поболтать, если просят.
Сидим ржём, они мне истории какие-то хахашечные травят. И тут вдруг один из них мне и говорит: «А поехали с нами за город, тут у одного друга (кивает на мужика на переднем сидении) надо отца забрать с базы. Заберём только и сразу вернёмся обратно на это же место».
Мне было примерно четырнадцать лет и я никого не боялась. Более того, я думала, какие весёлые и клёвые дядьки! И относятся ко мне просто как к другу и не пристают совсем. То, что они вдруг решили увезти меня за город на какую-то базу, совсем меня не смутило. Я в эти свои годы была малость дэбильной и думала о всех людях очень хорошо, даже о мужиках.
И вот я, как была с продуктовой сумкой в одной руке и большим пучком травы в другой, еду в уазике типа «буханка» с пятью мужиками куда-то за город в неизвестном направлении. Буханка весело подпрыгивает, все смеются, солнце светит, настроение хорошее. Приезжаем куда-то.
Я вышла из буханки, дядьки разошлись по сторонам. Стою жду. Минут через десять из ворот выходит старик, садится в буханку, а тот мужик, который изначально спросил про траву, поворачивается ко мне и молвит человеческим голосом: «Слушай, тебе придётся пересесть к Толе в машину, он довезёт тебя до дома». И кивает на того чувака с переднего сидения, чьего отца мы поехали встречать. И тут за всё это время в голову закралась первая умная, но неприятная мысль: «Ой! Что-то тут не то». Но делать нечего. Стараясь не подавать виду, я, как была с продуктовой сумкой в одной руке и большим пучком травы в другой, залезаю к Толе в машину. И хочется эту самую траву сейчас грызть, нервно как-то становится.
Толя со всеми прощается, садится рядом в машину, захлопывает дверь и тут я понимаю, что от меня сейчас уже ничего не зависит. Но самое удивительное, что от этого понимания становится как-то легче, меня отпускает нервяк, я просто еду и надеюсь, что скоро увижу свой дом и маму с папой. Толя по дороге что-то рассказывает, я непринуждённо ему отвечаю, смеюсь даже. Мне весело. А вскоре становится ещё веселей, потому что я вижу, что мы сворачиваем с трассы на Челны и уходим на какую-то грунтовку. Город остаётся позади.
Я когда вспоминаю этот случай, то пытаюсь проанализировать собственное чувство страха. Когда я на скалодроме привязанная стодвадцатьюпятью страховками стою наверху и у меня подкашиваются ноги, это нормально. Страх работает, качает кровь жёсткими толчками то в грудь, то в уши. И при этом я не могу разбиться, мне ничего не грозит, я привязана.
А тут машина, закатное небо, грунтовка в поле и сорокалетний мужчина на соседнем кресле не очень приятной для меня наружности. Теперь уже совершенно точно известно, что едем мы не траву рвать для свинки, а нечто другое. И мне не страшно. Понимаете? Мне весело. ВЕСЕЛО!
Я ещё не знала, как буду выкручиваться из ситуации, но совершенно точно знала, что мне ничего не грозит. То есть я прекрасно понимала, зачем мы едем с ним в поле, но уверена была на сто с половиной процентов, что ничего плохого не произойдёт. Просто я пока не придумала, что мне нужно сказать такого, чтобы половозрелый самец вдруг передумал и изменил намерения.
Мы приехали на какую-то свалку и Толя, с гордым видом обводя горизонт руками, сказал, что раньше здесь была его деревня. Ему-то хорошо, он в своих грёзах видел петухов, калитки и колодец во дворе. Лично я узрела только старые покрышки, ржавые скелеты машин и прочую требуху. Сочтя программу по прелюдии и романтике выполненной, Толя протянул ко мне свои руки, губы и, скорей всего, что-то ещё. В эту же самую минуту я открыла рот и начала импровизировать. Было ощущение, что мысли за секунду до того, как я их произнесу, вкладывались в мою голову кем-то посторонним. Я бы так врать не успевала. Чтобы грамотно врать, надо сначала всё продумать, а у меня не было на это времени.
«Толя, – вдохновенно несла я свой маленький экспромт, – я всё прекрасно понимаю. Понимаю, зачем ты сюда меня привёз и что кричать бесполезно. Я маленькая и слабая, а ты большой и сильный. Так что я даже сопротивляться не буду. Можешь делать со мной всё, что хочешь. Но ты должен знать одну вещь. Если ты меня сейчас изнасилуешь, то потом я приду домой и повешусь».
Всё это говорилось на одном дыхании, без заминок, без улыбки и как бы слегка отрешённо. Вжилась в роль настолько, что верила самой себе. Я рассказала ему, что меня уже один раз изнасиловали в деревне (спасибо подруге за ее своевременную историю!) и после этого у меня был глубокий шок, еле отошла. Но ужас той ночи забыть не могу до сих пор. Второй раз я такое точно не переживу.
У Толи затряслись руки. Только что он уже почти трахал малолетнюю девчонку в машине и заранее предвкушал кайф от молодого тела, и тут его морально ударили под дых. Быть виноватым в чьей-то смерти, пусть даже косвенно – упадёт даже то, что не вставало. Он сразу покурить вышел, потом снова зашёл. Спрашивал, кто осмелился на такое и не врезать ли ему в чресла. Покажи, деточка, того ублюдка, я ему его хуй бантом на шее завяжу. Понятное дело, деточка никого показать ему не могла, но Толя чувствовал себя теперь моим защитником. Хотя один раз он ещё попытался навязаться мне в любовники, но я повторила ему свои посткоитальные планы, чем окончательно убедила не совершать неправомерных действий. Тем более, повторюсь, мне было на тот момент всего четырнадцать лет. Я спасла мужика от уголовки, я Бэтмен!
…Или Бэдмен. Или Бэдвумэн.
И мы, счастливые и освобождённые от всех страхов и диких первобытных инстинктов, поехали в вечереющие Челны. Мой теперь уже защитник сказал, что обязательно должен довезти меня до дома, а то мало ли что. Видимо мысль, что я могу покончить с собой, не дойдя до квартиры, смутно беспокоила Анатолия. Мало ли ещё насильников бродит по неосвещённому городу.
На этом история, дорогие мои, ещё не заканчивается. А всё потому, что кто-то имеет очень малый объём мозга. Или большие размеры наглости. А скорей всего, и то и другое. Потому что ну как ещё объяснить мое поведение в тот момент, когда мы поехали по проспекту Мира и я вдруг вспомнила, что на нём находится школа, а в школе лежит забытая мной интересная книжка, которую я всё никак не могла забрать, потому что постоянно о ней забывала. А тут вот, нате пожалуйста!
«Толя, а ты не мог бы остановиться вот у этой остановки? Я хочу забрать из школы книжку. Буквально на пять минут забегу, подожди меня, пожалуйста. Хорошо?» Толя остановил, я вышла. И правильно сделала, скажете вы. Чем раньше убежишь от него, тем лучше. А я скажу – вы плохо меня знаете! Я зашла в школу, забрала книжку у знакомой девочки, потрепалась с ней минут десять, потом сказала: «Извини, меня очень ждут» и… вернулась. Вернулась, понимаете???
Думаю, что интуитивно я догадывалась, что этот мужик сегодня уже точно ничего не сможет. Даже со своей женой, если она у него есть. Он сегодня – мой защитник. Защитник с пошатнувшимися нервами. И если бы я не вернулась, то он бы, скорей всего, той ночью плохо спал. А может и всю жизнь потом. Потому что «А вдруг она того… А я не уберёг».
Он довёз меня до дома. Я, как была с продуктовой сумкой в одной руке и большим пучком травы в другой, вышла из машины. Он был первый, кому я сказала своё правильное имя и верный номер телефона. Потому что я вам сейчас ещё одну вещь скажу: в четырнадцать лет я занималась тем, что каталась на машинках с незнакомыми дяденьками и всегда мне всё сходило с рук. Они просили мой телефон, и я называла первые попавшиеся цифры, называлась Катей, Галей, Фёклой и Виолеттой. Врать я тогда умела вдохновенно, не то что сейчас. Я занималась этим не от большого, естественно, ума, но спасалась от безумно больных семейных будней с двумя родными алкоголиками. Такие покатушки были как перезагрузка, совершенно другая, параллельная реальность, адреналин, флирт и мужская энергетика, которой мне так не хватало на тот момент в семье.
А потом оказалось, что Толя не просто классный мужик, а вообще молодец. В какой-то из дней, примерно через неделю, он позвонил мне и сказал, что я оставила в машине заколку и он может сейчас мне её привезти.
И приехал. И привёз.
Толя! Если ты вдруг сейчас это читаешь и никакой ты не Толя, а просто я совсем уже забыла как тебя зовут и ты на самом деле Петя или даже Феоктист, я хочу сказать тебе. Я хочу сказать тебе Спасибо! Спасибо, что вдруг смог стать человеком и поступить по-человечески. И прости за то, что наврала. Да, я спасала свою шкуру и девичью честь. Но могу тебе сказать одну вещь. Историю я не придумала, просто случилась она не со мной. И у девочки той были мысли насчёт самоубийства, слава богу, только мысли. А многие после изнасилования мыслям поддаются и уходят из жизни. Вот как оно бывает.
Я, пожалуй, оставлю тут траву. И сумку. А то уже руки оттягивает вся эта дребедень.
https://zen.yandex.ru/media/id/5df9f4bb5d636200b1ff0ea1/post-pro-travu-i-nahodchivost-5e024261e6e8ef00ae2e1078
Cadodo D. Inetuvidira says:
Почему это если 40 летний мужик подцепил малолетнюю шалаву, то он обязательно должен быть насильник и плохой человек? Даже 40 летние мужики хотят иногда простой человеческой ласки и засунуть в кого-нибудь свой хуй.